После Великой отечественной войны, в 1947 году, 60 женщин подписали петицию в Президиум Верховного Совета СССР. Все эти женщины были бывшими женами генералов, некоторые даже маршалов. Они называли свой документ «Петиция брошенных жен» и предлагали в ней принять закон, «ограждающий права жен, состоящих в браке 20 лет и более».
Передать петицию поручили бывшей жене маршала Конева (и матери его двоих детей). Она поехала на дачу председателя Президиума. Председателя не было дома. Петицию взяла его жена, внимательно прочитала и со слезами на глазах сказала, что согласна с каждым словом.
После войны многие мужчины ушли от своих законных жен к «походно-полевым», ППЖ. Ах война, что ж ты сделала, подлая...
Приказ 009
Это словечко, ППЖ, было оскорбительным. Простые солдаты и мечтать не могли об отношениях с симпатичной медсестрой, связисткой или прачкой. Походно-полевые жены всегда были офицерскими, поэтому считалось, что они продались: за перевод в штаб, за трофейный отрез на платье, за медаль «За боевые заслуги», которую на фронте нередко презрительно называли «За половые потуги».
И это было ужасным оскорблением для девушек, потому что эту медаль давали медсестрам, которые вынесли с поля боя 15 тяжело раненых бойцов вместе с их личным оружием.
Не всегда отношения мужчин и женщин на фронте строились на любви. Иногда у девушек не было выбора. Иногда они считали, что их красота – ресурс, которым грех не воспользоваться. Иногда это была любовь на всю жизнь, а на фронте никто не знал, сколько ее осталось, той жизни – может, десятилетия, а может и часы..
Сестричка, помоги!
Чаще всего девушки уходили на фронт по зову сердца: бить врага, если надо – отдать жизнь за Родину. Они не были готовы к грубой реальности. К тому, что на поле боя мужчины будут умолять: «Сестричка, помоги!» А в часы затишья будет страшно приближаться к этим же мужчинам...
Светлана Алексиевич в своей книге «У войны не женское лицо» рассказывала про санинструктора Софью, которая научилась драться во сне: она была единственной женщиной в батальоне, приходилось делить одну землянку с мужчинами и просыпаться от того, что лупишь со всей дури по чьим-то рукам и щекам. Софья добровольно перешла в землянку к командиру батальона: «лучше с одним жить, чем всех бояться».
Второго своего комбата Софья любила, и там, на этой страшной войне пережила самые счастливые минуты в жизни. Но она знала: кончится война – и у них все кончится. После победы комбат вернулся к жене и детям, Софья воспитывала их дочку одна. А от него для дочки – ни копейки, ни открыточки.
По этому приказу, например, уехала в тыл Агнесса Подмазенко, походно-полевая жена генерала Андрея Власова. Власов перешел на сторону фашистов, быстро нашел себе другую ППЖ и забыл про Агнессу. А она родила сына и отсидела пять лет в лагере за «связь с врагом».
Страшную историю про разведчицу Надю Кожевникову рассказывал писатель, участник Великой Отечественной Овидий Горчаков. Это была невероятная девушка. Она записалась на фронт добровольцем, и после обучения ее забросили в глубокий немецкий тыл, в леса Белоруссии. Всего через год мама Надежды получила похоронку, но подробности выплыли много лет спустя. Командир партизанского отряда хотел, чтобы Надя стала его ППЖ, а Надя презирала его всем своим честным сердцем. Он давил, она не соглашалась, и тогда командир приказал расстрелять ее «по законам военного времени».
В самом начале войны сам Жуков написал руководству страны докладную записку, в которой призывал остановить разврат: «В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин под видом обслуживающих, прикомандированных и т.п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют...»
Очень скоро после этой докладной Жуков тоже «потерял лицо коммуниста».
Он и до войны, на гражданке не отличался пуританством – у него было две семьи. Две женщины, Александра и Мария рожали от него детей и пылко за него сражались. Но Александра не стеснялась обращаться за помощью к товарищам в партии, и поэтому считалась официальной женой, хотя женаты они не были.
На войне личные обстоятельства Жукова запутались еще сильнее. Он встретил фельдшера Лидочку, Лидию Захарову. В те дни Жукову было непросто, гремела страшная битва под Москвой, и только Лидочка, застенчивая, но улыбчивая, «солнечный лучик» радовала глаз и сердце сурового воина. Они не разлучались всю войну, Лидочка была с Жуковым везде, не раз рисковала жизнью. Война не сделала ее циничной, Лида краснела от любой двусмысленной шутки, а когда Жуков ругался матом, на ее глаза набегали слезы.
После войны Жуков не расстался с Лидочкой, поселил ее в Москве, а потом забрал с собой в Одесу. Они жили вместе, и только, когда приезжала Александра, Лидочка перебиралась в свою квартиру. Конечно, Александра обо всем узнала. Она отряхнула пыль со своих старых методов и написала в НКВД донос на фельдшера Лидию Захарову. Лидочку уволили из армии, но она все равно осталась с Жуковым, и всюду верно следовала за ним. Потом было заявление в ЦК КПСС: бывший адъютант Жукова доводил до сведения руководства страны, что маршал вступает во внебрачные связи прямо в служебном кабинете и награждает своих любовниц орденами. Жуков, матерясь, писал объяснительную: во внебрачную связь вступал, но только с одной женщиной, а ордена она получала не от него, за реальные боевые заслуги.
Лида была рядом с маршалом больше 10 лет, и в хорошие его времена, и в самые трудные. Она выдержала все эти перешептывания за спиной: «позорит звание советской женщины». Выдержала, что Жуков под давлением партии женился на Александре. Легендарный маршал сам оставил Лиду, когда встретил новую любовь, девушку на 30 лет моложе себя. Он был тогда уже министром и с Лидой расстался по‑хорошему, помог получить квартиру. И с Александрой он развелся.
О том, как жилось женщинам на войне, рассказывают многие честные мемуары. Советский искусствовед Николай Никулин тоже выпустил такую книжку: «Тяжело им было в окружении мужиков. Голодным солдатам, правда, было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний... И ехали девушки домой с прибавлением семейства».